Слово «орда», означающее монгольское племя или действующую армию, стало синонимом неисчислимых полчищ, поскольку западные противники монголов отказывались верить, что побеждены меньшими силами. Отчасти, чтобы оправдать свое поражение, отчасти, потому что им ни разу не представлялось возможности разобраться в организационной системе, благодаря которой монголы умудрялись наносить удар со скоростью и силой урагана, в XIII веке европейцы искренне заблуждались, считая, будто монгольские армии — это исполинские, относительно неуправляемые полчища, которые добиваются победы одним лишь подавляющим численным превосходством.

Чингисхан со своим войском совершал то, что едва ли оказалось бы под силу и современной армии, в первую очередь, благодаря тому, что войско его не имело себе равных в отношении обучения, организации и дисциплины как среди современников, так и, пожалуй, за всю человеческую историю. Как правило, монгольская армия оказывалась гораздо меньше, чем выставленная противником. Самое многочисленное свое войско Чингисхан собрал для покорения Хорезма — 240 тысяч человек. Ни одна из монгольских армий, покорявших впоследствии Русь и всю Восточную и Центральную Европу, не превосходила 150 тысяч человек.

Монголы брали не количеством, а качеством. Главное, что отличало их организационную систему, — это простота. Армия состояла, не считая нескольких вспомогательных подразделений, исключительно из кавалерии и являлась однородной. Организация строилась на основе десятичной системы. Самым крупным независимым подразделением считался тумен — 10 тысяч человек, что примерно соответствует современной кавалерийской дивизии. Три тумена обычно составляли армию (или корпус). В свою очередь, тумен состоял из 10 полков (тысяч) по тысяче человек. Полки составлялись из 10 эскадронов (сотен), в каждом из которых было 10 отделений (десятков) по 10 человек.

Примерно 40% типичной монгольской армии составляла ударная тяжелая кавалерия. Тяжелые кавалеристы носили полный комплект доспехов, как правило, кожаных, но иногда и трофейные кольчуги. Шлем представлял из себя простую каску — вроде византийских или китайских шлемов того же времени. В тяжелой кавалерии лошади обычно также защищались кожаными доспехами, а главным оружием являлись пики.

Легкие кавалеристы (остальные 60% армии) доспехов не носили, кроме, как правило, шлема. Их главным оружием были азиатский лук, копье и аркан. Монгольский лук был лишь чуть-чуть короче английского длинного лука и обладал вполне сопоставимыми с ним убойной силой и скорострельностью. Опустошение, производимое монгольской легкой кавалерией в рядах противника, вполне вписывалось в давнюю, еще скифско-тюркскую традицию. У каждого лучника было по два колчана стрел; значительный их запас находился в сопровождавшем армию обозе. Легкая кавалерия обычно применялась для разведки, прикрытия и поддержки тяжелой кавалерии огнем; в их задачу входило также преследовать и добивать остатки разгромленной армии противника.

Для пущей мобильности у каждого монгольского кавалериста была, как минимум, одна запасная лошадь; их перегоняли следом за войсковой колонной, что позволяло быстро менять лошадей на марше или даже в бою. Обмен производился по цепочке, чтобы не рисковать безопасностью и выполнением порученной миссии.

И легкие, и тяжелые кавалеристы имели на вооружении боевой топор. У каждого из них была рубашка из плотного необработанного шелка, которую предписывалось надевать перед боем; Чингисхан обнаружил, что такой шелк стрелы пробивали редко, чаще лишь вминали его в рану, и тогда служившие монголам китайские врачи могли извлекать у раненых наконечники стрел, просто потянув за шелк рубашки.

Монгольские конники являлись лучшими солдатами своего времени. Закаленные в боях ветераны, по-спартански выносливые и стойкие, в совершенстве владеющие оружием, они с детства дневали и ночевали с лошадьми и проходили тяжелую школу жизни в пустыне Гоби. Привычные к тяготам, к холоду и к жаре, они не нуждались ни в роскоши, ни в изысканной пище; и даже ранения не сказывались (или почти не сказывались) на их боеготовности.

Командующий каждым подразделением выбирался исходя из личных способностей и доблести, проявленной на поле битвы. Он обладал абсолютной властью над своими подчиненными и столь же абсолютно подчинялся вышестоящему начальнику. Исполнение приказов требовалось беспрекословное. Воинская дисциплина была поднята на уровень, беспрецедентный для средневековья.

О том, как именно обучали военному делу в армии Чингисхана, сведений не сохранилось. Известно, что каждый десяток, сотня и тысяча исполняли тактические маневры идеально слаженно, причем при любом масштабе войсковой операции. Подобная слаженность — результат постоянных упражнений, и под исключительно требовательным надзором. Координированность, проявляемая на поле боя всеми подразделениями тумена, а также туменами и армиями при более крупных войсковых операциях, свидетельствует, что воинские формирования любой численности неустанно обучались воинскому искусству.

Ни одна другая сухопутная армия не могла сравниться в подвижности с войском Чингисхана — можно подумать, он инстинктивно понимал, что мощь прямо пропорциональна массе и квадрату скорости. Ни один военачальник на всем протяжении истории не осознавал в такой степени, что самое важное — это захватить и удерживать инициативу, т. е. всегда нападать, даже если задача стоит чисто оборонительная.

В самом начале кампании монгольские тумены наступали чрезвычайно широким фронтом, и связь между ними поддерживалась только с помощью гонцов. Когда обнаруживалось войско противника, на него наваливались силами всех случившихся в пределах досягаемости монгольских подразделений. Полная информация о местонахождении, численности и направлении движения противника немедленно передавалась в штаб, а оттуда рассылалась всем действующим подразделениям.

Если противник был не очень многочислен, с ним справлялись полевые командиры. Если же встреченная армия оказывалась крупнее, и так просто с ней было не сладить, легкая кавалерия выставляла своего рода ширму, за которой концентрировались главные монгольские силы. Часто противник бывал разбит настолько быстро, что еще не успевал даже сосредоточить силы в одно войско, и его подразделения подвергались разгрому по отдельности.

Вступая в битву, Чингисхан и его способные соратники всячески избегали стереотипов. Если местоположение противника было определено точно, они могли ударить главными силами ему в тыл или в оголенный фланг. Иногда они имитировали отступление, чтобы потом на свежих лошадях снова ринуться в атаку.

Но чаще всего монголы наступали за «ширмой» легкой кавалерии, несколькими более или менее параллельными колоннами, растянутыми по широкому фронту. Это позволяло действовать максимально гибко — особенно если противник был силен или не было известно его точное местонахождение. Колонна, встречавшая главные силы противника, или завязывала бой, или отступала — в зависимости от ситуации. Остальные колонны тем временем продолжали наступать, обходя неприятеля с флангов и с тыла, что, как правило, вынуждало того отступить, дабы не попасть в окружение. Тогда монголы шли на сближение с вражеским войском, чтобы воспользоваться первой же суматохой или нарушением строя в рядах противника. Как правило, за этим следовали окружение и разгром.

Кавалерийские эскадроны (сотни) благодаря слаженности действий, координированности и потрясающей мобильности по своим боевым качествам превосходили любое встреченное войско, даже если противник был тяжелее или лучше вооружен, или более многочислен. Быстрота передвижения и маневренность монгольских отрядов обеспечивали им превосходство в решающий момент, что и являлось высшей целью боевой тактики. Захватывая инициативу и на сто процентов используя свое превосходство в подвижности, монгольские командиры (а не их противники) практически всегда выбирали место и время, когда надо принимать ответственное решение.

Боевое построение монголов состояло из пяти линий с широкими промежутками между ними. В первые две линии ставилась тяжелая кавалерия; во вторые три — легкая. Другие подразделения легкой кавалерии осуществляли перед основным строем разведку и прикрытие. Когда противник оказывался уже близко, три задних линии легкой кавалерии выносились вперед сквозь промежутки в линиях тяжелой кавалерии и засыпали вражеский строй смертоносным дождем стрел и дротиков.

После такой «артподготовки» мог дрогнуть даже самый стойкий противник. Иногда вражеское войско бросалось в бегство уже после первого обстрела, и ударной кавалерии оказывалось просто нечего делать. Когда командир тумена чувствовал, что враг пребывает в достаточном смятении, легкой кавалерии приказывалось отступить, и в атаку по команде шла тяжелая кавалерия. Помимо сочетания огневой и ударной мощи, монголы делали особый упор на отвлекающий маневр в любой стадии сражения, на всех тактических уровнях. Когда начиналась битва, часть монгольского войска могла отвлекать внимание противника лобовой атакой; тем временем главные силы наносили решающий удар с фланга или с тыла.

В ранних кампаниях кавалерийские армии Чингисхана часто оказывались вынуждены пасовать перед мощными стенами китайских укрепленных городов. В результате обширных теоретических изысканий, в совокупности с принятием на вооружение китайских орудий, техники и механизмов, и богатого эмпирического опыта, монгольский правитель за несколько лет разработал практически неотразимую систему штурма укреплений. Важным компонентом его системы был так называемый осадный обоз (большой, но подвижный и маневренный), в котором на вьючных животных и на телегах перевозили катапульты и прочую осадную технику. На службу в осадный обоз Чингисхан призывал самых лучших китайских инженеров. Сочетая выгодные условия службы с принуждением, он создал военно-инженерные части, по крайней мере, столь же эффективные, как у Александра Македонского или Цезаря.

В поздних кампаниях Чингисхана и в походах его блестящего подчиненного Субэдэя никакая крепость не могла надолго затормозить продвижение монгольской армии. Если город представлял стратегическое значение или защищался крупным гарнизоном, один тумен и осадный обоз (или часть его) оставались вести осаду, тогда как главные силы продолжали движение. Иногда город штурмовали сразу, сочетая стратегию, военную хитрость и ударную мощь; если ж это оказывалось невозможно, тумен и китайские военные инженеры приступали к отработанным за годы кампаний осадным операциям, а остальное войско искало главные силы противника, и как только те оказывались разгромлены, город обычно дальнейшего сопротивления уже не оказывал и сдавался. В таких случаях население ожидала участь умеренно печальная.

Но если защитники города или крепости осмеливались упорствовать, изумительно эффективно действующие инженеры осадного обоза в самом скором времени проделывали в стенах брешь или как-то по-другому подготавливали укрепления для успешного штурма. После чего спешившиеся тумены разоряли город и практически поголовно истребляли гарнизон и население; оттого-то имя Чингисхана и вызывало такой ужас, наверное, как ничье другое в истории.

Иногда даже города с самыми мощными укреплениями захватывались прежде, чем защитники успевали сообразить, что в окрестностях появилось сколько-нибудь крупное монгольское войско. Передовые отряды легкой кавалерии преследовали противника буквально по пятам и столь энергично, что перед ними иногда просто не успевали захлопнуть городские ворота. Если же противник успевал адекватно среагировать, мало кто мог предвидеть, что буквально через несколько минут после появления передовых отрядов легкой кавалерии монголы начнут обстрел из баллист и катапульт, причем весьма энергичный и эффективный. Монголы обнаружили, что стремительный натиск под прикрытием залпового огня осадных машин позволял взять штурмом часть укреплений прежде, чем захваченный врасплох противник успеет организовать отпор.

Если же поначалу штурм оказывался отбит и осаду требовалось вести по всем правилам, баллисты и катапульты обеспечивали прикрытие для тарана, осадной башни и других традиционных приспособлений. Когда монголы были готовы к решительному штурму или в стенах удавалось пробить брешь, натиск они начинали, как правило, с одной безжалостной, но весьма эффективной меры — гнали перед собой большую толпу беспомощных пленников, так что защитникам приходилось, чтобы попасть в наступающих следом монголов, стрелять по своим. Стремясь учинить в стане врага максимальную сумятицу, монголы часто для начала обстреливали город или осажденный лагерь противника горящими стрелами, вызывая тем самым многочисленные пожары. Стрелы эти либо пускались на скаку из-под самых стен легкими конниками, либо метались издали баллистами.

Достоверных сведений, как именно было организовано командование монгольской армией, до нас дошло очень мало, вероятно, оттого, что история походов Чингисхана писалась в основном его противниками, которые редко понимали, как он добивался победы. Судя по всему, командовал он практически всегда сам, по крайней мере, поначалу, хотя потом активно прибегал к помощи таких способных подчиненных, как Субэдэй и Джебе. Стратегия и тактика каждой кампании прорабатывались заранее и в мельчайших подробностях.

Существенную роль в планировании монгольских кампаний играла разведка. Планы боевых действий часто строились на основе тщательной проработки больших объемов изумительно подробной информации. Монголы раскинули свою разведывательную сеть по всему миру; похвастать чем-либо подобным в Средние века не мог никто. Шпионы, как правило, действовали под маской купцов или торговцев.

Как только информация оказывалась изучена досконально, разрабатывались и затем раздавались командирам туменов подробные планы действий на всю кампанию. Перед каждым из них ставилась четкая цель, однако вместе с тем предоставлялась полная свобода, как именно ее достигать. Перед генеральным сражением командир тумена был вправе маневрировать любым образом и затевать с противником любые стычки — лишь бы это не нарушало общего плана. Конные гонцы стремительно доставляли из штаба приказы полевым командирам, а в штаб — разведывательные данные. Таким образом, Чингисхан — с размахом, уникальным для военной истории, — мог быть уверен в соблюдении принципов единоначалия на всех ступенях иерархии и лично командовать самыми крупномасштабными войсковыми операциями.

Особенно искушены монголы были в психологической войне. Устраивались специальные пропагандистские кампании, направленные на то, чтобы подорвать волю будущего противника к сопротивлению: распространялись слухи о безжалостности и кровожадности монгольских варваров, о поголовном истреблении всех, кто вздумает сопротивляться. С одной стороны, в слухах этих была изрядная доля правды; с другой же, если противник проявлял готовность к сотрудничеству, и особенно, если он владел какими-нибудь техническими или управленческими навыками, которые великий каган считал небесполезными, обращались с ним достаточно милостиво.

Своего рода генштаб у монголов, наверное, все-таки был; в пользу этого свидетельствует хотя бы то, насколько быстро усваивался тактический и стратегический опыт. Монголы не просто оперативно анализировали результаты каждой проведенной кампании; анализ этот немедленно воплощался в разработке и проведении в жизнь военно-учебных программ, что явно оказалось бы невозможным без профессионального, налаженно функционирующего штаба.

Судя по всему, обеспечение припасами на марше возлагалось на полевых командиров. Монгольские тумены целиком и полностью существовали за счет покоряемой местности, и продовольствие реквизировалось абсолютно безжалостно, однако в то же время отнюдь не бессистемно, а слаженно и эффективно, судя по тому, что монголы проводили успешные кампании даже в горах и в пустынях. Управленческий костяк войска великого хана явно составляли, в основном, пленные китайские ученые, чиновники и врачи.

Помогало также, что у монголов было принято пить кобылье молоко; из лошадей их большую часть составляли не жеребцы, а кобылы.

Несколько зловещим образом о доскональности и эффективности функционирования штабного и управленческого звена монгольской армии свидетельствует то, как велся учет потерь противника. (Разумеется, определить собственные потери было проще простого — произвести перекличку.) После битвы отряжались специальные подразделения, которым ставили задачу отрезать у всех вражеских трупов правые уши. Уши собирались в мешки и на досуге спокойно пересчитывались.

Уже отмечалось, что для дальней связи монголы широко использовали гонцов. Тактическими маневрами управляли эскадронные и полковые командиры — с помощью сигнальных флажков, белого и черного. Таким образом удавалось избежать путаницы или задержек, вызванных невнятно написанными или неправильно понятыми приказами и сообщениями. (Вероятно, мало кто из монгольских командиров умел читать.) Особенно полезными сигнальные флажки оказывались для координации действий подразделений на расстояниях, где голосом уже не докричаться.

Когда сигнальных флажков не было видно — из-за темноты или неровного рельефа, — монголы пользовались горящими стрелами.

В отличие от западноевропейских рыцарей, — рыцарство которых порой граничило с откровенным неблагоразумием, — монголы не гнушались никакими уловками, которые могли бы дать им преимущество и способствовать снижению собственных потерь или росту вражеских. Некоторые военные хитрости рождались чисто по наитию — Чингисхан вообще всячески поощрял подчиненных проявлять инициативу и подходить к делу творчески; но чаще речь все-таки шла о заимствовании из богатого арсенала военных хитростей и уловок, входившего в обязательную программу обучения командного состава.

Кампании монголы предпочитали вести зимние — тогда маневренность и подвижность войска возрастали, потому что замерзали реки и болота. Излюбленный способ проверить, достаточно ли крепок лед и выдержит ли он конницу, заключался в том, чтобы как-то побудить выйти на лед местное население. В конце 1241 года в Венгрии монголы оставили без присмотра на восточном берегу Дуная скот — на виду у голодающих беженцев, которых раньше вытеснили на западный берег. Когда выяснилось, что лед выдерживает венгров со скотом, монголы решили, что пора начинать дальнейшее наступление.

Еще одной военной хитростью, правильнее сказать, тактическим ходом, было применение дымовой завесы. Очень часто монголы высылали маленькие передовые отряды поджечь степь, чтобы скрыть за дымом перемещения своих главных сил и чтобы противник не разгадал их планов.

Как только на покоренной территории прекращалось вооруженное сопротивление, тактика монголов претерпевала диаметральный поворот — от самозабвенного разрушения к досконально продуманному восстановлению. Во главе гражданской администрации ставился какой-нибудь устраивавший монголов местный правитель, которого поддерживал (тщательно контролируя все его шаги) командующий оккупационными силами. Производилась перепись населения, после чего немедленно вводился эффективный механизм сбора налогов. У Чингисхана не было ни малейшего желания, чтобы завоеванная территория становилась лишней обузой для монгольской экономики. Наоборот, собранных в виде налогов средств хватало не только на финансирование местных властных структур, но и на отправку дани в Каракорум КаракорумVIIIXVI вв.Xara-XarinСтолица Уйгурского царства и столица средневекового государства Чингизидов в XIII в. в верхнем течении р. Орхон, ныне — городище. Смотреть полностью. На завоеванных территориях монголы категорически запрещали любые междоусобицы. Законность и порядок поддерживались безукоризненно и безжалостно. В результате при монголах на покоренных ими землях ситуация была, как правило, существенно спокойнее и стабильнее, нежели до оккупации.